те люблю. Но я учитель истории, всего-навсего. А вам нужен специалист по реставрации!
Лесник мягко возразил:
– Нам нужен энтузиаст! Такой, как вы. Мы приглашаем вас руководить Департаментом исторического наследия.
Кольчугин не сдавался:
– В Сибири и на Севере своей старины хватает.
И посмотрел на Нефтяника. Думал, поддержит. Кто же ценные кадры транжирит? Но Нефтяник не сказал – мол, самим хороший кадр пригодится, а перевел разговор в экономическую плоскость:
– У нас, на Севере, леса много своего. А мы подписываем контракт на поставки прессованного бруса из Твери. Синергия, называется…
Учитель, даже если он и «Учитель года», слишком мелкая сошка для губернаторов. Будут они его судьбой заниматься? Может, просто так звезды сошлись?
Лесник сказал:
– Мы вас не торопим. Посоветуйтесь на работе, с женой и с отцом.
Губернаторы отошли чокаться с другими лауреатами, а к Кольчугину подскочили два прилизанных помощника тверского губернатора:
– Месяц-другой поживете в гостинице. Вам выделят коттедж на берегу речки Тверцы, в самом Торжке. Должность у вас будет в ранге руководителя департамента. Контракт мы подготовим.
Кольчугин пошел отпрашиваться в отпуск и заодно посоветоваться. Афроний Переверзис внимательно выслушал своего завуча, ставшего знаменитым на всю страну педагогом, и сказал:
– Тебе сколько лет, Иваныч? Сорок пять? Жизнь богаче твоих исторических источников и наших умных представлений о ней… Может, и пришла твоя пора. Не будешь же ты завучем подо мной всю жизнь ходить. А директорствовать я собираюсь долго. Сынок у вас часто простужается – Тамара как-то жаловалась. Климат нужно менять. Опять же с квартирой… Отец приехал. А тут – коттеджик на берегу! Лучше не придумать. Будешь окуньков с крыльца таскать.
Сам Переверзис был заядлым рыбаком, и на пару с папой мальчика они облавливали любую речку-таежницу. Блеснили отменно ленка и хариуса.
Потом Афроний Прокопьевич помял свое пухлое лицо толстыми пальцами:
– Только сдается мне, что никуда ты не уедешь, Коля. Насчет квартиры я, конечно, в мэрию еще разок схожу…
Кольчугин перебил его:
– Я вас, Афроний Прокопьевич, не собираюсь шантажировать!
Директор махнул рукой:
– Да знаю я… Я ведь тоже уезжал в Подмосковье. Руководил ландшафтным техникумом в Заветах Ильича. Это по Ярославке, за городом Пушкином. Полчаса до Москвы. У меня и португальцы учились, и негры какие-то. Из Сенегала. Потом загудел так, что Глафира Сергеевна назад, на Север, сбежала. Да… Прямо запоем пил горькую.
Глафира Сергеевна была завучем в школе, где учился мальчик, внучка Переверзисов и ненец Витька Пэдарангасава. Представить Переверзиса, пьющего запоем, было невозможно. На рыбалке он выпивал за компанию не больше трех рюмок.
– Так что вы мне все-таки посоветуете, Афроний Прокопьевич?
– Что я тебе могу посоветовать? Попробуй, конечно… Только имей в виду. Там, где реставрация исторических памятников и зданий, там большие бюджеты. Миллионные. У нас как? Где бюджеты, там и откаты. Брать не будешь – тебя свои же и подставят. Надо брать. А ты не сможешь… Не воровали всю жизнь, а теперь уж поздно учиться этому дельцу. Попадешься обязательно… Как говорится, от тюрьмы и от сумы… Ждать тебя я смогу полгода. Как-нибудь проживем без исторической правды. Тем более сейчас все на удаленке. Вот без завуча труднее. Не проживешь ты, Коля, без своих чокнутых волонтеров, без декабристских могил… Чокнутых, конечно, в хорошем смысле слова. И без меня, извини, не проживешь. В двадцать лет можно уехать, в двадцать пять… В сорок пять практически невозможно.
Мама мальчика молча выслушала рассказ мужа. И заметила:
– Вон евреи в семьдесят, в восемьдесят лет уезжают на историческую родину. Ни один еще не вернулся.
– Так то – на историческую, – ответил Кольчугин. – Тут другое.
– Какое «другое»? Ты ведь тверской! Значит, на историческую родину.
– Я не еврей, – сердито ответил Кольчугин.
Было понятно, что переезжать он не хочет. Он вообще всегда был поперечный. И новая должность его не прельщала, и предполагаемые откаты.
Решили отдохнуть на море, заехать к матери Тамары в Минск. А потом уж решать. Дед Иван Иванович обещал смотреть за квартирой до их возвращения из отпуска и категорически высказался за переезд. Понятно. Домик в деревне за Торжком, вполне еще себе справный, стоял у него заколоченный. Жить в комнате с тесной кухонькой троим взрослым людям и ребенку непросто. У мальчика тоже спросили. Он подумал и сказал, что уезжать не хочет. Мальчик не лукавил. Он знал, что однажды ему все равно придется уехать. Из города Торжка, который, кстати, ему тоже нравился, или из родного Заполярья. Поезд «Москва – Воркута» остановится в их городке, и он войдет в вагон. Северное сияние закутает, как шарфом, поезд… Он в куртке «Пилот», кашне и унтах с рыжей опушкой… Или еще вариант. Он отвяжет шлюпку от пирса и вместе с Гагрой уплывет за горизонт. Рыжее солнце ударит им в глаза. Так надо будет сделать. Неизвестно почему, но надо. Мальчик знал точно.
8
– Что мы будем делать, если он попросит Гагру взять с собой?
Мальчик на своей раскладушке хорошо слышал шепот мамы. Не заткнешь же уши подушкой.
Папа спокойно отвечал:
– Ну как что? Купим собачью переноску, выправим справку в ветлечебнице… Хорошая собака, охотничья! Я тоже давно о такой мечтал.
– Представляю, что скажет Иван Иванович, когда мы заявимся с переноской! В одной комнате трое взрослых, не считая собаки! Она ведь старая!
– Отец – разумный человек… Он еще не решил: останется с нами или вернется в деревню. Да мы и сами с тобой, Тамара, на распутье… Может, в домике на берегу Тверцы нам будет лучше, чем в малосемейке?
– Хорошо бы, Коля… Но ведь ты не бросишь своих дембелей и Переверзиса!
– Давай спать, Тамара. Утро вечера мудренее, говорили древние славяне. Древним надо верить.
– Ты, Коля, живешь прошлым. В настоящем уже все по-другому. В штабы играет только Нестик… Поэтому и прозвище у него Клочок. Ты хочешь, чтобы он ни на кого не был похожим. Зачем? Поэтому ты у него из телефона сим-карту вынул. Чтобы он в мой парк приключений не заходил. Он будет как белая ворона. Он и Витька Пэдарангасава.
– Лучше быть непохожим на всех Клочком. А не прыгать, как обезьяна, перед телефоном и делать бесконечные селфи. Пусть поживет на природе. Когда мы в следующий раз выберемся на море… А компьютер меняет неокрепший мозг ребенка.
– Мозг человека не меняется тридцать пять тысяч лет. Научный факт.
Мальчик уснул. Тридцать пять тысяч лет. Он не хотел слушать спор родителей. Мальчику приснилось, что он плывет в шлюпке. Сбывается то, о чем он даже боится думать. Гагра сидит на корме и преданно на него смотрит.
…Прошедший первый день на море был забит до отказа разными делами. Сначала все вместе купались, потом ели арбуз с лавашом – было очень вкусно. Потом дядя Автандил пришел мазать днища шлюпок черным гудроном. Мальчик
